Расцвет творчества Юнга приходится на годы с начала Первой и до конца Второй мировой войны. Однако начинался этот период с глубокой растерянности. Еще до разрыва с Фрейдом занятия мифологией сместили центр интересов Юнга от дневного мира - мира пространства и времени, мира человеческой личности - ко вневременной реальности сатиров, нимф, кентавров и драконов (тех самых драконов, которых надлежит убить). В 1909 году он оставил свой пост в клинике, главным образом потому, что, по его словам, был с головой завален работой, и, имея столь обширную частную практику, уже не мог поспевать везде и всюду. Кроме того, с тех пор как он покусился на догматы фрейдизма, все психоаналитическое сообщество ополчилось против него, затеяв кампанию совершенно убийственной травли. Будучи отлучен в силу этих обстоятельств от всех сложившихся профессиональных связей и от большинства из своих прежних друзей, он погрузился в смутный океан мифов фантазий и сновидений - своих собственных и рассказанных пациентами. И, как он вспоминал позднее, в этом состоянии неопределенности он решил, что привносить в свою работу с пациентами какие бы то ни было теоретические предпосылки он не вправе; следует лишь набраться терпения и учиться понимать то, что они сами готовы сообщить о себе. Они непроизвольно начинали рассказывать о своих снах, и ему оставалось только спросить: "Что вам приходит на ум в связи с этим?" - или: "Что это для вас означает, откуда это исходит, что вы об этом думаете?" - и положиться на волю случая. Между тем из его собственных фантазий всплыло воспоминание о том, как он в детстве любил строить замки и города из глины и камушков, и он решил вернутся к этой детской игре; вскоре он обнаружил, что это занятие высвободило целый поток фантазий, которые он со временем начал записывать. Затем в дневнике с этими записями появились орнаментальные узоры, которые стали перерастать в большие живописные композиции. В какой-то момент он даже почти поверил, что это "Искусство", но не надолго - это было просто "рентгеновское излучение" его духовного состояния.
Осенью 1913 года его потрясли и глубоко встревожили не раз повторявшиеся у него ужасающие видения утопающей в крови Европы. В августе следующего года разразилась мировая война: рациональная поверхность западной мысли и западной цивилизации была, казалось бы, навсегда разрушена всеобщим шизофреническим извержением болезненно обостренных чувств, принявших форму автономных комплексов. Оставшись на одном из последних еще уцелевших островков мирной жизни, Юнг поставил перед собой задачу, - и в этом он не был одинок, - как можно глубже исследовать духовную историю европейского человека, чтобы обнаружить и, по возможности, преодолеть то, что толкает его к иррациональному саморазрушению. Тем временем его фантазии и сны открыли ему изнутри те самые архетипы, о которых он уже знал из мировой мифологии, его орнаментальные узоры стали преобразовываться в мандалы, магические круги, "криптограммы, выражающие состояние самости", подобные тем, которые на Востоке веками использовались в качестве опоры при медитации. "Какими мифами, - спрашивал он, - живет современный человек? Или у нас больше нет никаких мифов?"
Следует отметить, что в эти годы Джеймс Джойс тоже находился в Цюрихе и сочинял "Улисса"; здесь же находились и Ленин, вынашивавший идею мировой революции, и занятые изобретением дадаизма, выражавшего их протест против организованной рациональности, Хьюго Болл, Рихард Хэлсенбек, Ганс Арп и Тристан Тцара; в это же время в Германии Томас Манн работал над материалами для "Волшебной горы", а Освальд Шпенглер пытался переосмыслить и расширить концепцию своего пророческого "Заката Европы". Плоды юнговских размышлений увидели свет в 1921 году в монументальном труде под названием "Психологические типы или психология индивидуации".
Объем этого труда превышал семьсот страниц, из которых первые четыреста семьдесят представляли собой потрясающую панораму философской мысли - Индия, Китай и Япония, классическая античность, гностики и ранняя патристика, Средневековье, Реформация, Ренессанс, Барокко и Просвещение, идеи Канта, Гете, Шиллера, Гегеля, Шопенгауэра, Вагнера, Ницше, а также избранных современников Юнга - все, что только имело отношение к проблеме психологических типов. Оставшиеся двести сорок страниц занимало изложение собственно юнгновской формулировки проблемы, вместе со словарем основной его терминологии и заключением, в котором аргументируется необходимость признания психологических различий для понимания относительности всех так называемых "истин" и "фактов" в зависимости от особенностей индивидуального восприятия.
В качестве главного фактора дифференциации психологических типов Юнг выделяет "четыре функции сознания", отмечая, что если один человек отдает предпочтение мышлению как определяющему основанию суждения, то другой должен следовать чувству; если один в своем отношении к миру и окружающим людям склонен опираться непосредственно на свои ощущения, то другой будет полагаться, скорее, на интуитивное постижение потенций, скрытых взаимосвязей, интенций и предполагаемых первопричин. Исходя из этого, ощущение и интуицию следует понимать как функции, посредством которых постигаются сами "факты" и "мир как факт"; что же касается мышления и чувства, то они являются функциями суждения и оценки. Однако, как показал Юнг, исходя из своих наблюдений, - и в этом состоит вся суть его аргументации, - лишь одной из этих четырех функций принадлежит определяющая роль в жизни индивида, и ее обычно дополняет только одна (но не обе) функция из другой пары: к примеру, мышление подкрепляется сенсорикой или сенсорика подкрепляется мышлением; обе эти комбинации (характерные для современного западного человека) оставляют чувство и интуицию незадействованными, не дают им развиться или даже подавляют их и, следовательно, вытесняют в область бессознательного, а это чревато их активизацией и внезапным прорывом в виде автономных комплексов, проявляющихся то ли в припадках одержимости, то ли, в более мягкой форме, в неконтролируемых настроениях.
Такие превращения - переход ведущей роли от сознательных факторов к бессознательным - Юнг называет "противобежность" (энантиодромия), заимствуя этот термин у Гераклита, который учил, что со временем все перетекает в свою противоположность: "За жизнью, - говорил Гераклит, - приходит смерть, а за смертью - жизнь, за юностью - старость, за старостью - юность, за бодрствованием - сон, а за сном - бодрствование, и этот поток возникновения и распада никогда не прекращается". Эта фундаментальная для юнговской психологии идея применима также к любой из оппозиционных пар: чередование затрагивает не только все четыре психологические функции, но и те два противоположных вектора психической энергии, которые Юнг называет экстраверсией и интроверсией.
В своих автобиографических "Воспоминаниях, снах, размышлениях" Юнг пишет о том, как, еще пребывая в рядах психоаналитического движения, он отмечал, что там, где Фрейд в качестве движущей силы психического процесса обнаруживал сексуальность, Адлер (который вскоре также покинул это движение, чтобы разрабатывать собственное направление) усматривал волю к власти; причем каждый из них был столь законченным монотеистом, что не терпел никаких противоречий. Юнг же, напротив, всю свою жизнь был, если можно так выразиться, политеистом, т.е. всегда знал, что предельное и невыразимое "Единое" ("непостижимое божество"), проявляет себя во множестве форм, представленных парами оппозиций; так что любой человек, сосредоточив свой взгляд исключительно на чем-то одном, тем самым "подставляет спину" другой угрозе; искусство же заключается в признании и постижении и того, и другого, то есть, опять же согласно Гераклиту: "Добро и зло суть одно", - или: "Бог есть день и ночь, лето и зима, война и мир, пресыщение и голод".
Термином "экстраверсия" Юнг обозначает определенную, признаваемую и Фрейдом, тенденцию либидо, которая характеризуется открытостью - можно сказать, даже уязвимостью - субъекта по отношению к объекту; это склонность в своих мыслях, чувствах и действиях, вольно или невольно подчиняться требованиям и притягательной силе объекта. В противоположность этому, интроверсия - это признаваемая Адлером тенденция, которая характеризуется концентрацией интересов в самом субъекте: склонность мыслить, чувствовать и действовать, главным образом, исходя из собственных интересов - намерений, целей, соображений и ценностей. Однако любая из этих позиций подвержена превращению - энантиодромии, и если это случается, наружу всплывают все прочие бессознательные содержания; в результате их взаимной контаминации и подкрепления образуется запутанный клубок комплексов, связанных с болезненно-обостренными чувствами, и человек буквально "выходит из себя".
Идея Юнга состоит в том, что жизненной целью человека, с точки зрения психологии, должно быть не подавление или вытеснение его оборотной стороны существования, но ее постижение и, таким образом, признание и овладение всем спектром возможностей данной личности, т.е. "самопознание" в полном смысле этого слова. Само же свойство души, делающее нас способными совершать работу, необходимую для того, чтобы освободиться от диктата той или иной из парно-оппозиционных функций, он называет трансцендентной функцией; последнюю можно рассматривать как пятую функцию, которая располагается в точке попарного пересечения остальных четырех. Трансцендентная функция работает посредством символизации и мифологизации; т.е., освобождая имена и вещи от их сенсорных и мысленных ассоциаций, она распознает их с присущими им контекстами как доступные нашим разрешающим способностям (ощущениям, мышлению, чувствам и интуиции) ограниченные репрезентации безграничного непостижимого.
Психологические функции.
Юнг отличает символы от знаков. Живые символы становятся знаками, когда читаются как указание на нечто известное; например, крест как указание на Церковь или же историческое распятие. С другой стороны, знак становится символом, когда он читается как указание на нечто неведомое, например, на пребывающего по ту сторону креста, с его четырьмя лучами, непостижимого "Бога", к которому уходит Иисус, оставляя свое тело на перекладинах крестовины, - точнее, указывая на нечто имманентно присущее этому телу, распятому на кресте, - или, еще точнее, нечто имманентное всякому телу в точках пересечения крестообразно стянутых линий. "Индивидуация" - термин, введенный Юнгом для обозначения процесса достижения такой согласованности всех четырех наших функций, чтобы человек, даже пригвожденный к кресту сего конечного мира (или, согласно св. Павлу, "сего тела смерти"), смог из самого центра пересечения - взглядом своим, чувством, мыслью и интуицией - прозреть трансцендентное и действовать согласно с этим знанием. В этом, можно сказать, и заключается высший смысл, summum bonum, всех трудов и раздумий профессора Юнга.
В 1920-м, за год до публикации "Психологических типов", Юнгу довелось побывать в Тунисе и Алжире, и здесь ему впервые открылся необъятный мир, где люди живут, не ведая неумолимой размеренности часов, минут и секунд. Глубоко потрясенный, он пришел к новому пониманию души современного европейца. И это открытие новых миров продолжало углубляться, когда в 1924-1925 годах Юнг познакомился и долго общался с индейцами из Таос-Пуэбло (штат Нью-Мексико), для которых и солнце, и окружающие горы, и реки еще оставались чем-то божественным. Но наиболее важной была его экспедиция 1926 года в Кению, к вершинам Элгона и к истокам Нила, где ему открылось неподвластное времени очарование и благородство и, вместе с тем, мрачные ужасы первобытного состояния, после чего возвращение, вниз по Нилу, в Египет, стало, по его словам, "драмой рождения света".
Год спустя один из ведущих синологов того времени, Рихард Вильгельм, прислал Юнгу рукопись китайского даосского текста по алхимии; текст назывался "Тайна золотого цветка" и был посвящен проблеме "золотой середины". Именно благодаря этому китайскому тексту, как утверждал позднее Юнг, для него впервые прояснился смысл как европейской, так и дальневосточной алхимии. "Будучи основана на средневековой натурфилософии, - отмечал он, - алхимия оказывалась, с одной стороны, мостом в прошлое, к гностицизму, а с другой - мостом в будущее, к современной психологии бессознательного". Более того, в европейской мысли алхимия традиционно служила противовесом преобладанию исключительно маскулинного, как это представлялось Юнгу, патриархального начала в официально принятых формах иудаизма и христианства, ибо в философской алхимии женский принцип играл не менее важную роль, чем мужской.
И вот в последние десятилетия жизни Юнга, благодаря весьма обширному к этому времени кругу друзей, в его руках оказалась совершенно новая и вполне современная модель алхимической реторты - лекционный зал под открытым небом, среди голубизны водной глади и величавых вершин близ Лаго Маджоре. Каждый год, начиная с 1933-го, сюда со всего мира съезжались целые созвездия ученых, чтобы выступить со своими докладами и принять участие в дискуссиях по самым разнообразным вопросам, созвучным юнговской мысли. Речь идет о ежегодных собраниях общества "Эранос" проходивших в поместье его основательницы фрау Ольги Фройбе-Каптейн, в Асконе. Из наиболее важных работ Юнга, относящихся к последним годам его жизни, многие впервые были представлены научному сообществу именно на этих собраниях; и самого беглого взгляда на списки участников будет достаточно, чтобы вслед за Юнгом повторить его замечательное изречение о том, что все "разделяющие стены прозрачны", и когда своим озарением мы проникаем по ту сторону различий, все противоположности сходятся.